Первую из двух частей своей лекции Забабашкин назвал «Загадкой «Медного всадника», сочтя при этом, что загадка начинается уже с названия знаменитой поэмы. Почему «Медный всадник», если всадник бронзовый? Ответ на этот вопрос лежит, казалось бы, на поверхности. Ведь бронза – это сплав на основе меди. Поэтому в определённом контексте назвать что-то бронзовое медным – это не ошибка, а неточность, которой можно пренебречь. К тому же выясняется, что в те времена значения слов «медный» и «бронзовый» были сближены в большей степени, чем сейчас, и зачастую использовались как синонимы. На это, кстати сказать, и Забабашкин указывает, цитируя в ходе лекции соответствующую статью из Библейской энциклопедии Брокгауза. Однако столь простое объяснение не устраивает Вадима Львовича – и он начинает копать глубже...
А вот до чего он докапывается, я Вам не скажу. Будет лучше, если Вы узнаете об этом от самого Забабашкина: его статья «Загадка «Медного всадника» выложена в Сети.
Вторая часть лекции называлась «Конёк-Горбунок как мистификация». Я не нашёл её в интернете. Но там накопилось немало и других материалов на ту же тему. О том, что автором знаменитой сказки является не Ершов, а Пушкин, уже много чего понаписано. И доказательства на сей счёт хоть и косвенные, но весьма убедительные.
Пётр Павлович Ершов написал своего «Конька-Горбунка» (если, конечно, это он написал) 18-летним юнцом. Впервые эта сказка, точнее, её первая часть была опубликована в майском номере журнала «Библиотека для чтения» за 1834 год. В октябре того же года она вышла отдельным изданием во всех трёх частях. Ершову было тогда 19. Умер он в 1869-м, в возрасте 54-х лет. Всю жизнь сочинял стихи, но ничего не то чтобы равноценного, но даже сопоставимого с той сказкой не создал. Зато в 1856 году в четвёртое издание «Конька-Горбунка» (и первое после 13-летнего запрета на его публикацию) Ершов внёс порядка трёхсот исправлений и добавлений, большинство из которых ухудшили текст. И уже только эти факты приводят к сомнениям в авторстве Ершова.
«Конёк-Горбунок» написан в стихотворном размере (четырёхстопный хорей) сказок Пушкина «…...о царе Салтане...…» и «...…о мёртвой царевне…...». И содержит в себе цитаты из этих двух сказок. Но, на мой взгляд, это не значит, что и «Конёк…» выскочил из-под пушкинского пера. Ведь Ершов вовсе не скрывал того, что сочинял своего «Конька…» под влиянием и в стилистике пушкинских сказок. Кстати сказать, и «Сказку о золотом петушке» Пушкин написал четырёхстопным хореем. Но появилась она позже прочих: осенью 1834-го, опубликована была в 1835-м – и, стало быть, Ершов не мог на неё ориентироваться.
Пушкин содействовал публикации «Конька-Горбунка» и даже внёс туда какие-то поправки. То есть его вполне можно считать редактором этой сказки. А может, он ещё и автор её? Первым из тех, кто наиболее скрупулёзно изучил этот вопрос и дал на него утвердительный ответ, оказался наш отечественный литератор Александр Александрович Лацис (1914-1999). По итогам своих историко-литературных исследований он в присущей ему фельетонной манере (правда, в данном случае лишь слегка фельетонной) написал блестяще аргументированную статью «Верните лошадь!», первая публикация которой состоялась в 1996 году. Не менее остроумно Лацис определил и жанр своего разоблачительного произведения: пушкиноведческий детектив.
В своей лекции Забабашкин опирается в основном на аргументацию Лациса и его последователей, хотя нельзя сказать, что он безоговорочно поддерживает эту гипотезу, то есть всё-таки допускает пусть и мизерную, но вероятность авторства Ершова. При этом результаты собственных изысканий Забабашкина прямиком идут в антиершовскую копилку. Вот фрагмент его лекции:
«Когда я впервые прочёл версию о пушкинской мистификации, то решил просмотреть его стихи за 1834-й: не встречу ли я там пушкинского подмигивания, мол, вот он я – Конёк-Горбунок!
И вот оно! «Из Анакреона»:
Узнают коней ретивых
По их выжженным таврам,
Узнают парфян кичливых
По высоким клобукам,
Я любовников счастливых
Узнаю по их глазам:
В них сияет пламень томный –
Наслаждений знак нескромный.
Это восьмистишие написано ради первых двух строк. Тогда я постарался отыскать в тексте «Конька-Горбунка» словосочетание «конь ретивый». И поиск увенчался удачей:
Горбунок – конёк ретивый.
Вот потряхивает гривой.
Вот на нём уж в свой черёд
Чёртик задом наперёд.
И кто же у нас этот чёртик? Да Ершов, конечно!».
С этим «конечно» я согласиться не могу, поскольку оно переводит допущение в утверждение. Не кажется мне очевидным и то, что две первые строчки восьмистишия, выданного Пушкиным за переведённый им отрывок из Анакреона (был такой древнегреческий поэт), содержат тот самый намёк. Может, и есть там намёк. А может, и нет.
При всей силе аргументации в пользу авторства Пушкина я не исключаю того, что поэтического дара Ершову было свыше отмерено ровно столько, чтобы написать «Конька-Горбунка». Написал – и полностью исчерпал себя как поэт. Чудно, конечно. Но каких только чудес не бывает на свете?!
Если же пушкинская мистификация имела место быть, то какой ему прок от неё? Здесь называют две основные причины. Первая из них – предельное внимание и строгость цензуры по отношению к произведениям Пушкина, где в роли главного цензора выступал сам государь-император Николай I.
Будучи удостоен столь высокой чести, Пушкин понимал, что его «Конёк» не проскочит в печать, а если и проскочит, то в таком обтрёпанном виде, что лучше бы и не печатали. Сказку же юного и почти никому не известного автора из Сибири цензура пропустит не то чтобы не глядя, но, скажем так, не вглядываясь в подтекст, полагая, что там его и быть не может. Так, в общём-то, оно и вышло. Опомнилась цензура лишь в 1843 году, запретив публикацию сказки. Срок запрета мог быть и побольше, чем 13 лет, проживи подольше царь Николай I, который вдруг неожиданно умер в 1855-м.
Вторая и, пожалуй, главная причина, которая могла бы подтолкнуть Пушкина к мистификации – страсть к карточной игре, для чего нужны были деньги, которые шли бы к нему мимо семейного бюджета и в тайне от жены. Если это правда, то Пушкин всё верно рассчитал. На волне успеха его произведений издатели платили за них по-максимуму, а «Конёк-Горбунок» оказался настолько востребованным у читателей, что превзошёл по популярности все сказки Пушкина вместе взятые. Но в таком случае и издателей надо было втянуть в стан обманщиков. Иначе с какой стати они бы согласились платить Пушкину за сказку Ершова?
Согласно гипотезе Лациса кроме Пушкина и Ершова в авантюру с подменой автора были вовлечены ещё, как минимум, трое: издатель журнала «Библиотека для чтения» А.Ф. Смирдин, редактор того же журнала О.И. Сенковский и профессор Петербургского университета П.А. Плетнёв, который был другом Пушкина и, как пишет Лацис, его доверенным лицом по части издательских хлопот.
Согласно официальной версии именно Плетнёв и познакомил Пушкина со своим студентом Ершовым, пописываюшим стихи. И великий поэт нанял бедного студента переписывать набело свои пушкинские черновики.
По версии Лациса, идея мистификации с «Коньком-Горбунком» исходила от Пушкина, но он исхитрился выстроить ситуацию так, что предложение использовать Ершова в качестве подставного автора поступило не от Пушкина Плетнёву, а от Плетнёва Пушкину. Ершова же использовали поначалу в тёмную, раскрыв перед ним карты лишь после того, как он переписал сказку набело. Бедный студент согласился быть втянутым в эту авантюру, не осознавая, видимо, её возможных последствий.
Но каковы же последствия? Если свести их к деньгам, то Пушкин мог получить свой тайный гонорар лишь за первое издание сказки, поскольку до второго не дожил. Если он получил эти деньги, то они не пошли ему в прок, судя по оставшимся за ним после его гибели огромным карточным долгам.
Ершову же заплатили пятьсот рублей (деньги по тем временам немалые) за первую журнальную публикацию первой части «Конька». Получил ли он что-то за первое издание сказки (1834 г.), мнения исследователей расходятся, но сходятся в том, что ничего не получил за второе (1840) и третье (1843). Далее при его жизни было ещё четыре издания «Конька-Горбунка» (1856, 1861, 1865, 1868), и за четвёртое ему уж точно должны были что-то заплатить, раз уж он внёс туда массу изменений. Но сколько заплатили и получил ли он какие-то деньги за пятое, шестое и седьмое издания, выяснить не удалось. Знаю лишь то, что Лацис и его сторонники указывают на нерешительность Ершова в отстаивании своих прав на авторский гонорар и расценивают эту нерешительность как подтверждение того, что не он был автором сказки.
Но как бы там ни было, Ершов не выдержал обрушившейся на него литературной славы и по окончании философско-юридического факультета Петербургского университета летом 1836 года вернулся в свой родной сибирский город Тобольск. Там он сразу же получил место учителя гимназии. Так что можно считать, что именно за тем он туда и уехал. Чиновничья карьера его развивалась успешно. В 1844 году он стал инспектором (завучем), а в 1857-м директором той же гимназии и возглавил дирекцию училищ Тобольской губернии. В 1859 году Ершов дослужился до статского советника. Это гражданский чин, но в соотнесении с воинской иерархией он между полковником и генерал-майором. В 1862-м Ершов вышёл в отставку. Его семейная жизнь сложилась не скажешь что счастливо, но и несчастной её не назовёшь. Он был трижды женат. В первый раз – на вдове с четырьмя детьми, которая спустя пять лет умерла при родах. Век второй супруги тоже оказался недолгим, но она успела родить ему трёх дочерей. Третья жена родила ему дочь и трёх сыновей, сама же она была дочерью генерал-майора, то есть тоже вроде бы не из бедной семьи. Это я к тому, что попадается информация о чуть ли не бедственной жизни Ершова. Может, потому, что детей было много? Пишут, что 15 – и только четверо из них дожили до совершеннолетия. Между тем полученный Ершовым чин статского советника относился, согласно табелю о рангах, к 1-й чиновничьей группе (с 1-го по 5-й класс), объединявшей представителей высшей номенклатуры. Носители этого чина имели особые привилегии (включая право на потомственное дворянство) и высокие должностные оклады. Тем не менее читаю в одном из предисловий: «Жил Ершов скромно, почти бедно, умер 1869 году. После его смерти в его конторке нашли лишь один медный пятак».
Я и в такое готов поверить. И всё-таки тем, кому попался тот пятак, стоило бы не только по конторкам, но и по другим местам пошарить. И деньги наверняка бы нашлись. Причём немалые. Впрочем, всё это лишь мои домыслы, имеющие мало общего с тем, о чём говорил В.Л. Забабашкин, который закончил свою лекцию словами сочувствия к П.П. Ершову:
«Он ведь был добрый малый – скромный и послушный. Ему бедному провинциалу серьёзные столичные дяди сказали: «Пётр, будь другом – выручи Александра Сергеича: вот здесь черкни своё имя». Он и черкнул. Кабы знал, чем ему это обернётся. Каково быть пустым красивым фантиком без конфетки? А если у тебя совесть и какое-никакое чувство собственного достоинства?! И раскрыть бы людям тайну, да нельзя: слово давал самому Пушкину. Так и маялся человек всю жизнь. Вот за это ему и можно поставить памятник. А в его лице и ещё многим-многим земным горемыкам!».
Пусть и не за то, о чём сказал Забабашкин, но в Тобольске памятник Ершову давно уже поставили. А сейчас, на мой взгляд, главная задача – сохранить его имя в качестве автора «Конька-Горбунка», даже если автор не он. Прямых доказательств авторства Пушкина уже не сыскать, а точку в этой истории пора бы поставить. Думаю, что Пушкин не поддержал бы требование Лациса «Верните лошадь!» и в этой связи мог бы сказать следующее: «Спасибо вам, друзья, за стремление к истине. Но я свои подарки назад не принимаю».
Думаю, что и двойное авторство сказки Александр Сергеевич не одобрил бы. Счёл бы перебором. Так что пусть уж автором «Конька-Горбунка» остаётся только Ершов, тем более что ни для кого и не возбраняется быть уверенным в том, что за Ершовым прячется Пушкин.
И. АНТОНОВ, газета "Кольчугинские новости" №11 от 20.03.2024